My way" Владислава Косарева13.03.2014

ГАЗЕТА «СЕВЕРНАЯ ПРАВДА. ГУБЕРНСКОЕ ДЕЛОВОЕ ОБОЗРЕНИЕ» № 22, 13 марта 2014 года

http://www.xn--80aaafcmcb6evaidf6r.xn--p1ai/pdf/category/37-2014-god.html

Столичный баритон, давший эксклюзивный концерт в Костромской филармонии, о своих тайных желаниях, мудрой корове Гагарина и любви к провинциальным городам

Косарев молниеносно вскидывает руку – и в этом весь. Весь полутысячный зал Государственной филармонии Костромской области – по руке – даже дышать прекращает. Поклонницы восхищенно шепчутся: самый настоящий гипноз. Знатоки уверенно констатируют: просто дирижерская сноровка. И только корреспондент «СП-ДО» Дарья ШАНИНА, накануне костромского концерта вытребовавшая у столичного баритона тет-а-тет, знает наверняка: это (помните, как у Синатры?) – my way. Точнее, Косарев,s way: «руководить» сердцами – судьба Владислава. И – ничуть не умаляя косаревских вокальных данных – пожалуй, все-таки главный его талант.

ЛИЦОМ ИНТЕРЕСНЕЕ, ЧЕМ СПИНОЙ

- Владислав, после Сочи уже никаких сомнений: российская музыка получила госзадание – возродить хоровое искусство. Как хоровой дирижёр по образованию, скажите: почему именно сейчас?

- Я полагаю, что история движется по спирали – и всё возвращается на круги своя. Хоровая культура ведь была очень развита в нашем советском прошлом, даже эстрадная песня тогда обладала мощным объединяющим началом. Кстати, и сегодня, когда вы собираетесь в тесном семейном кругу, поёте «Ой, да то не вечер», «Когда весна придёт, не знаю» – либо народные песни, либо песни советской эстрады, которые действительно объединяют людей. Я в своих сольных концертах, например, тоже обожаю хотя бы одну песню исполнить всем залом. И, как показывает практика, припев уж точно знают наизусть и с удовольствием поют все – вне зависимости от возраста. А значит, хоровое пение по-прежнему – потребность русского человека.

- Теперь ещё и активно пропагандируемая. А вы, получается, выпали из мейнстрима – когда оставили хор ради сольной карьеры. Кстати, почему?

- Потому что почувствовал, что у моей дирижёрской деятельности не стало перспективы. Развитие нашего коллектива долго шло по нарастающей – и вдруг пошло по горизонтали. Внешне всё было хорошо: и концерты успешные, и зарплаты неплохие. Но, видя ситуацию изнутри, я понял, что ни хор, ни я сам другими стать уже не сможем. А это самое страшное – когда в жизни отсутствует перспектива.

- А перспектива отказаться от «руководительства» вас не пугала? Многие дирижёры ведь держатся именно за собственный коллектив. И право руководить.

- Я бы уточнил: дирижёр не только руководит – он ещё и вдохновляет. И это крайне важно. Держать людей в кулаке – начальный уровень дирижёрского управления. А вот зажигать их, вести за собой не потому, что ты начальник, а потому, что идейный вожак, – высшее предназначение дирижёра. И в этом смысле для меня сегодня ничего не изменилось: теперь я веду за собой слушателей. Кстати, оказалось, что стоять к зрительному залу лицом гораздо интереснее, чем спиной.

- Не страшно было поворачиваться?

- Честно? Сначала – очень страшно.

- Вы ж смолянин, Владислав, а это значит, что не страшны вам... Если серьёзно: родиться в Смоленске, пережившем и Наполеона, и Гитлера, и не стать героем, наверное, невозможно?

- Когда я поступил в Гнесинку и в первый раз пришёл в общежитие, ребята мне сразу сказали: «Ты откуда – из партизанской зоны, что ли?». А я даже не знал, что такой термин существует. Объяснили: «Брянщина, Смоленщина – это всё партизанская зона. Там народ особенный: все вы энергичные, все бойцы. В любой момент готовы вилы в руки – и в лес» (смеётся.).

- Ну, или в космос: Гагарин же тоже смоленский. И вы наверняка о нём что-то такое знаете...

- В детстве я, конечно, зачитывался книгами про Юрия Алексеевича. К своему стыду, не помню ни автора, ни названия книги, в которой описана эта потрясающая история. После войны в семье Гагариных каким-то чудом осталась жива корова – одна на всё село. И именно Юра выгонял её на пастбище. Так вот, корова эта была очень мудрая: когда погода портилась и начинался дождь, она останавливалась – мальчик забирался под неё, сворачивался калачиком и засыпал. А она, пока не стихнет ненастье, стояла не шелохнувшись (улыбается.).

КАК У ФРЭНКА СИНАТРЫ

- Давайте о вашей юности: страна в то время готовилась к перестройке, а вы готовились в музыканты. Кажется, абсолютно бесперспективно.

- Моё самое раннее детство пришлось на последние годы советской эпохи. И тогда заниматься музыкой было действительно престижно: «Мой ребёнок играет на фортепиано!» – знаете, как этим гордились родители. Что же касается выбора профессии, скажу честно: у меня никогда не было конкретной цели – стать дирижёром, стать певцом. Я скорее действовал, основываясь на внутренних ощущениях: любил петь – пришёл в музыкальную школу. Потом поступил в музыкальное училище. И ни разу об этом не пожалел.

- Вам везло?

- Удивительно, но мои тайные желания часто реализовывались. Я никогда не думал, что поступлю в Российскую академию музыки имени Гнесиных. Гнесинка, Москва, консерватория – всё это, казалось, из другой жизни. Но поступил. Когда оканчивал, в конце девяностых, в стране было очень непростое время. Даже в столице музыканту с классическим образованием устроиться на хорошую работу было практически нереально. И вдруг мне предлагают: «Владислав, хотите возглавить хор «Пересвет»?». Возглавил. Через несколько лет стал задумываться о сольной карьере. Но понимал: один не потяну – нужны инвестиции, нужно грамотное управление, нужно разбираться в том, что востребовано на музыкальном рынке. Внезапно появляется человек, который говорит: «Давай рискнём. У меня есть немного времени для тебя».

- Похоже на сказку.

- А я пришёл к такому выводу: судьбы, может быть, и нет. Но наверняка есть – как у Фрэнка Синатры – «my way». «Мой путь», по которому я, как и каждый человек, должен пройти. Причём руководствуясь не только разумом, но и сердцем.

- А если всё-таки о разуме: «ваш путь» – свободного вокалиста – это ещё и бизнес-путь. Как выстраиваете движение по нему?

- Понимаете, я работаю с людьми – прокатчиками, дирижёрами оркестров, сотрудниками филармоний, которые очень хорошо разбираются в музыке. И если бы я предлагал им низкопробный продукт, они бы просто не стали со мной работать. Обманывать в любом деле, а в музыкальном бизнесе и подавно - занятие бессмысленное.

НЕ ТОЛЬКО ПРИНАДЛЕЖАТЬ, НО И ПОДНИМАТЬ. НАД ОБЫДЕННОСТЬЮ

- Это вы говорите о коллегах. А публика? По-моему, в XXI веке проще согнать огромный ледовый дворец на поп-звезду, чем собрать крохотный филармонический зал на баритона.

- Сразу уточню: популярная музыка в нашей стране, к счастью, разная. Можно не любить этот жанр, но то, что делают Дмитрий Билан или Филипп Киркоров – при каких-то оговорках, – действительно профессионально. Однако есть и другие, совершенно противоположные им, персонажи, на концерты которых тем не менее ходят очень многие. Почему? Это долгий разговор…Понимаете, проблема в том, что быть в наше время человеком с высокой художественной планкой, с развитым вкусом довольно сложно. Я говорю и об артистах, и о зрителях… В советское время люди, которые стояли во главе культуры, всё-таки понимали, что искусство должно не просто принадлежать народу – оно должно поднимать его над обыденностью жизни...

- Но в Стране Советов, согласитесь, было кому поднимать: стихи Вознесенского переписывали от руки, песни Высоцкого слушали вопреки запретам, на спектакли Любимова выстраивались очереди. Где сегодняшние Вознесенские-Высоцкие-Любимовы?

- На эту тему мы недавно общались с одним из руководителей Российского государственного симфонического оркестра кинематографии. Почему в советское время, когда талантливых людей пытались задавить, у нас был такой кинематограф, такая поэзия, такие песни? И вот наступило время свободы – казалось бы, твори не хочу. А ничего и нет. Знаете, что мой собеседник ответил? «Когда творца помещают в условия несвободы, он начинает восставать – и создаёт гениальное вопреки». Я думаю, что в этом есть доля истины.

- Тогда голос сегодняшней эпохи – какой?

- На этот вопрос вряд ли можно дать однозначный ответ: точно так же, как у нас до сих пор нет национальной идеи, нет и единого голоса. Голосов много, но чтобы они звучали в каком-то едином порыве – идейном, энергетическом, – этого, с моей точки зрения, не происходит.

- Голос Косарева среди этих «многих» особенный?

- Что касается моего голоса, я пою ту музыку, которую люблю и в которую верю. Да, в большинстве своём это песни, написанные тридцать-сорок лет назад. Но я не считаю себя певцом ретро, потому что над произведениями моего репертуара время не властно. Они талантливы, глубоки и будут востребованы всегда. И ещё: мой голос звучит не на миллионную аудиторию. Но то, что он звучит не первый год и с каждым годом аудитория людей, слушающих его, расширяется, свидетельствует о главном: я иду своим путём. И я на нём не один.

- То есть ощущения, что в культурном пространстве XXI века вы – реликвия, нет?

- Совершенно нет такого ощущения. Знаете, после долгого перерыва я недавно пришёл во МХАТ имени Горького – на «Вишнёвый сад». И увидел зал, наполненный людьми разных возрастов, но с одинаково светлыми, одухотворёнными лицами. Так вот, пока они есть, я точно буду знать, ради кого я выхожу на сцену. А если мне вдруг немного взгрустнется…. Я в очередной раз приеду в какой-нибудь замечательный российский город, выйду на сцену – и, взглянув своим слушателям в глаза, пойму: жить – это великое счастье.